Учебный год 2023 г. / elibrary_20289631_89862038-1

Во-вторых, за истекшие 20 лет реформ стало окончательно ясно, что американскую модель уголовного процесса не удастся заимствовать по абсолютно объективным причинам. Для этого придется просто поломать весь понятийный ряд, весь процессуальный инструментарий и всю процессуальную инфраструктуру, которые сложились за несколько не только советских столетий. Сомневающиеся могут обратиться к опыту Грузии, где с 1 октября 2010 г. действует новый УПК, являющийся по сути элементарным переводом с американского английского (включая понятия). Что получилось в итоге? То, что за этот период было рассмотрено лишь считанное число уголовных дел в суде присяжных10, а все (!!!) остальные дела проведены исключительно на основании «сделок с правосудием». Стоит ли говорить, что в такой ситуации оказались просто-напросто уничтожены все процессуальные институты, включая состязательность, судебный допрос, оправдательный приговор и т.д., которых теперь просто не существует как таковых (даже по редким делам). По сути, оказался разрушен уголовный процесс как таковой. Иначе как институциональной катастрофой это назвать нельзя, о чем говорят сами американские эксперты, с которыми довелось побеседовать о «грузинском опыте».

Ясно, что развиваться необходимо в духе континентальной традиции, в рамках которой и должны произойти «европеизация», «модернизация» и т.п. российского предварительного расследования. В такой ситуации центральным вопросом остается проблема институциональной природы предварительного следствия, т.е. вопрос о следователе. Здесь возможны только два варианта: а) либо превращение следователей в подлинных следственных судей (французского типа), проводящих независимое предварительное следствие по наиболее сложным делам, что позволит сохранить предварительное следствие как таковое

имножество иных (исторически привычных нам) процессуальных институтов; в такой ситуации вектор движения будет направлен к возрождению исторически присущей нам французской модели; б) либо «полицеизация» следствия и слияние его с дознанием на уровне унифицированного полицейского дознания (расследования) под надзором

ируководством прокурора, что приведет к исчезновению (уничтожению) исторического предварительного следствия и потребует лишения следователей многих нынешних функций, поскольку они превращаются в сотрудников уголовной полиции (в том числе «элитных» ее подразделений); в такой ситуации вектор движения будет направлен к германской модели независимо от того, на кого окажутся возложены функции неизбежного в такой ситуации судебного контроля — специальных следственных судей (как в Германии), что активно рекоменду-

10 По состоянию на первую половину 2012 г. (т.е. за первые полтора года действия нового УПК Грузии) речь шла только об одном деле, рассмотренном судом присяжных в ноябре 2011 г.

53

ется международными организациями, или ординарных судей, которые выполняют данные функции в России сегодня11.

Выбор той или иной модели всегда имеет политический характер, но он должен учитывать технологические факторы (быть технологически адекватен) и не подменяться паллиативами в духе «единого следственного органа» или иллюзиями в духе «следственных судей», якобы способных спасти нас от пресловутого обвинительного уклона, хотя, если говорить о немецком варианте, в самой Германии их давно сравнивают с «театральной контролершей билетов, пропускающей или не пропускающей зрителя, но на самом деле толком не знающей содержание той пьесы, которую дают...»12.

И последнее. Выше мы отмечали нейтральный характер обозначения соответствующих моделей уголовного процесса как «французской», «немецкой», «америанской», сравнивая их со «шведскими» стенками. В научном плане так и есть. Но в плане геополитическом страны, которым исторически удалось (причем совершенно заслуженно) стать символом той или иной технологической модели предварительного расследования, стремятся использовать данное обстоятельство в интересах своей культурной и политической «экспансии», что вполне понятно и логично. В такой ситуации реформы уголовной юстиции давно уже стали «фактором геополитики», а между самими уголовно-процессуальными моделями идет ожесточенная геополитическая борьба, часто скрытая за «милыми улыбками» разнообразных экспертов. Удивляться этому не приходится: так было в XIX в., так было в ХХ в. (в том числе с нашим участием), так будет и в XXI в. Нам надо привыкнуть к такого рода геополитическому давлению, которое испытывают сегодня все страны без исключения и не только на постсоветском пространстве. Именно им объясняются удивительные «совпадения» уголовно-процессуальных реформ, почти одновременно предпринимаемых с одинаковой повесткой дня где-нибудь в Италии, Испании, Словакии, Армении, Казахстане, Украине, Монголии и т.п., не исключая, разумеется, Россию. Ссылаться в такой ситуации только на «национального законодателя» было бы наивно. Особенно остро такого рода геополитическое влияние проявляется не прямо, а косвенно — через требования о «приведении к евро-

11Второстепенность данного вопроса подтверждается тем, что на Украине, где в апреле 2012 г. был принят новый УПК, воспринявший в соответствии с рекомендациями тех же международных организаций германский институт специальных следственных судей (ermittlungrichter), статистика удовлетворения следственными судьями различных ходатайств следствия (о заключении под стражу, обыске и т.п.) остается точно на том же уровне (1 к 10), что и до появления нового института, когда данные ходатайства рассматривали ординарные судьи. Более того, данное соотношение фактически полностью совпадает с аналогичными российскими цифрами. К чему тогда ломать копья и рассуждать о чудодейственных эффектах, ожидаемых от этого нововведения?

12Satzger H. Die Rolle des Richters im Ermittlungsverfahren in Deutschland und Frankreich // (200 Jahre Code d’instruction criminelle — Le bicentenaire du Code d’instruction criminelle / H. Jung, J. Leblois-Happe, C. Witz (Hrsg.). Baden-Baden, 2010. S. 93ff.

54