учебный год 2023 / Алексеев Теория права

,-ц^

•

му повороту в правовых исследованиях пришли новые философские методы и приемы, прежде всего теория систем, структурный и функциональный подходы, механизменная интерпретация, аксиология, а также вырабатываемые в ходе исследований особые философско-правовые категории, такие, как «правовое регулирование», «правовая система», «механизм регулирования», «функции права». Определяющее же значение в данном отношении приобрели выводы о праве как институционном образовании, поскольку они позволили относиться к предмету науки как к объективированному явлению — в принципе подобному тому, какой имеет естествознание.

Это привело к неожиданным научным результатам. Оказалось, что право — именно как институционное образование (так сказать, правовая материя) — обладает специфическими свойствами и закономерностями. Они с достаточной определенностью обнаружились при изучении системы права, связей и соотношений между его отраслями и с еще большей определенностью — когда в рамках структуры права в целом были вычленены ее глубинные элементы — дозволения, запреты, позитивные обязанности, образующие, как выяснилось, в некоторых своих соотношениях особые типы и системы правового регулирования.

Что же представляет собой такое теоретическое осмысление правовой материи, ее элементов, в ходе которого раскрываются его свойства и специфические закономерности?

Оно уже не является простым исследованием юридико-ана- литического порядка (хотя и имеет в своей основе специальноюридическую обработку правового материала, ее результаты). Но оно~не может быть охарактеризовано и как чисто философское, во всяком случае в том специфическом смысле, в каком философия права приобретает самостоятельное и перспективное значение в юридической науке (хотя оно близко к философскому уровню).

Есть веские основания полагать, что в данном случае перед нами особый уровень изучения права, который имеет существенное значение для освоения права как своеобразной сферы социальной действительности и одновременно открывает новую специфическую сторону служения юридической науки практике (причем тоже на особом уровне — на уровне выработки правовой политики, решения исходных, фундаментальных вопросов законодательства).

III. От науки советской — к науке российской

15

Такой особый уровень изучения права тесно связан с тем, что может быть названо феноменом советской юридической науки. Существенно отставшая от передовых и престижных направлений мировой юридической мысли, жестко зажатая до недавнего времени идеологией сталинизма, она все же, пройдя через суровью испытания, сумела на своеобразном, новом срезе правовой действительности раскрыть свой потенциал, выявить особый спектр изучения права, имеющий, по мнению автора этих строк, дальнюю перспективу, связанную к тому же с продолжением либерального направления российской философско-правовой мысли.

Не является ли это свидетельством общечеловеческой значимости правовых знаний — того, что в любых, даже самых неблагоприятных условиях они все же заявляют о себе, находят реальные возможности для приложения своих сил в сфере права, реализации своего потенциала? Думается, для такого предположения есть весомые основания. И оно еще более станет очевидным, когда правовые знания, как можно надеяться, найдут опору в фундаментальных достижениях как мировой правоведческой мысли, так и в потенциале отечественного правоведения.

Впрочем, для понимания этой перспективы необходимо не только обратить внимание на отмеченный феномен советской юридической науки, но и вкратце охарактеризовать ряд других ее черт.

III.От науки советской — к науке российской

1.Какой характер приобрела юридическая наука в России после Октябрьского переворота? Русская передовая юридическая мысль, основанная на идеях либерализма и занявшая, как уже упоминалось, одно из ведущих мест в мире, после Октября продолжала в какой-то мере развиваться или хотя бы поддерживать свое существование в некоторых университетах (а еще более в эмиграции).

Врамках же официальной идеологии безусловно доминирующее значение приобрела советская юридическая наука, т.е. ортодоксальная юридическая наука леворадикальной, коммунистической ориентации, именуемая марксистской, а позже марксистско-ленинской.

Оряде черт ортодоксальной марксистской правовой науки того времени уже говорилось в связи с характеристикой под-

ходов к праву. А сейчас настало время дать ей более широкую характеристику и прежде всего сказать главное: советские правоведы радикальной, левокоммунистической ориентации рассматривали право как чуждый социализму элемент, являющийся сугубо буржуазным и потому требующий как можно более скорой его замены организационно-техническими и нравственными («неправовыми») регуляторами.

Вот несколько высказываний советских юристов того времени на этот счет:

«Нормы ГК, проникаясь элементами плановости, деформируются, приближаясь к нормам административно-техническим».

«Осуществление грандиозного пятилетнего хозяйственного плана будет способствовать дальнейшему перерастанию рыночных связей в связи организационные, перерастанию правовых норм в административно-техническое регулирование».

«В действительности, это расширение сферы администра- тивно-хозяйственного права означает все большее превращение его в неправо».

Суждения подобного рода напрямую связывались с задачами «строительства социализма». Высказывалось, например, такое мнение: «Плановое регулирование в отличие от регулирования посредством правил закона дает большую возможность вести народное хозяйство по пути строительства социализма .. По мере продвижения по пути к социализму правовое регулирование приобретает все более подчиненный, служебный по отношению планов народного хозяйства характер».

Аналогичные мысли содержались в работах Е Б. Пашуканиса, одного из видных советских правоведов. Право связывалось им преимущественно со стихийно-рыночными, меновыми товарными отношениями. В его работах настойчиво проводилась «революционная» идея о том, что будущее общество должно избавиться одновременно и от товарного производства, и от права, которые, по мнению автора, могут быть только буржуазными.

Совсем недавно некоторые из нас, правоведов, объясняли эти и им подобные высказывания тем, что молодая марксистс- ко-ленинская наука как-то недооценила право, и произошло это в силу исторических обстоятельств и особенностей революции

Меж;: у тем дело обстоит иначе. Есть, конечно, исторические корт правового нигилизма в России. В любой революции не-

избежно попрание режима законности. Но главное все же в другом, то, что мы деликатно называли недооценкой права (и что по сути дела было его отрицанием), — вполне закономерное явление с точки зрения господствовавших после Октября идеологических установок военно-коммунистической доктрины В ее контексте оправдано лишь «революционное» правосознание, законы и юридические нормы, являющиеся орудием диктатуры, всесильного пролетарского государства. Эта доктрина и право как явление цивилизации и культуры несовместимы,они взаимно отрицают, отторгают друг друга. Конечно, и те годы были отмечены определенным вниманием к законодательству, правовой культуре, юридической технике. Однако это внимание не шло дальше вопросов законодательства и законности (понимаемой к тому же главным образом как неукоснительность исполнения действующих норм), ее единства на территории всей республики и необходимости ее повышения.

Лишь переход к нэпу вызвал некоторое оживление в юридической науке, более широкий интерес к праву. Но и в годы нэпа с идейной, мировоззренческой стороны ортодоксальная юридическая наука левокоммунистической, радикальной ориентации продолжала занимать в обществоведении и в официальном общественном мнении доминирующее положение.

$

^

2. Отношение к праву как к явлению временному, чуждому обусловило и особенности разработки правовых проблем в юридической науке в 20-е и в последующие годы.

Надо отметить, что эти разработки подчас были проведены масштабно, в виде довольно крупных исследований (монографии «Общая теория права и марксизм» Е.Б. Пашуканиса, «Революционная роль права и государства» П И. Стучки).

Но как бы то ни было, указанные и многие другие разработки того времени по правовым вопросам свидетельствовали о довольно низком научном уровне, об узкодоктринерских подходах. Можно отметить следующие общие черты этих разработок:

они выражали этатический подход к праву (право рассматривалось всего лишь в качестве орудия всесильного государства);

являлись прямым продолжением коммунистических установок, постулатов (отсюда, например, вывод о грядущем и скором отмирании права);

носили ограниченный, узкий, заданный характер (нередко замыкались одной лишь констатацией классового характера права, его институтов);

отличались пренебрежением к юридической форме и в связи с этим к достижениям мировой юридической культуры (примеры тому — трактовка презумпции невиновности как «буржуазного хлама», отрицание деления права на публичное и частное, идей естественного права);

стремились преодолеть традиционные подходы в праве, достижения аналитической юриспруденции, мировой и дореволюционной отечественной юридической культуры (отсюда, в частности, идея «свертывания» гражданского права, дробления его, формирования отрасли хозяйственного права, являющейся во многом наукообразным оформлением администра- тивно-бюрократической системы).

Особо негативную роль сыграло пренебрежительное, а порой враждебное отношение к цивилистике, науке гражданского права, трактуемой как воплощение «самого буржуазного» в праве, науке, на самом деле имеющей значение прародительницы и постоянного источника высокой правовой культуры, отработанного юридического инструментария.

Лишь в конце 30-х годов, когда к активной научной деятельности вернулись видные цивилисты (А.В. Венедиктов, М.М. Агарков, В.К. Райхер, Б.Б. Черепахин и др.) и когда включились в творческую деятельность их ученики (С.Н. Братусь, О.С. Иоффе, Р.О. Халфина и др.), наука гражданского права получила более высокое признание, хотя настороженность и враждебность к ней со стороны представителей ортодоксальной доктрины сохранились, да и реальные экономические процессы в общем-то не побуждали к тому, чтобы гражданскоправовое регулирование получало в них сколько-нибудь значительное развитие.

В целом в советской юридической науке возобладал канонизированный идеологический догматизм. Содержание юридической науки (как и других общественных наук) было сведено к обойме отобранных цитат из произведений Маркса, Энгельса, Ленина, а также — и даже в первую очередь — из «гениальных высказываний товарища Сталина» и его верных соратников, особенно правового идеолога Вышинского. Все это было жестко догматизировано и канонизировано и поддержива-

лось атмосферой беспощадной нетерпимости ко всему, что не соответствовало такого рода догматам и канонам

3 Существенная черта юридической науки периода сталинской тоталитарной идеологии — это ее апологетическая, точнее, апологетически-восторженная направленность. С середины 30-х годов в юридической науке, как и в иных сферах официозного обществоведения, возобладала линия на то, чтобы «не видеть», а еще лучше оправдывать пороки существующей общественной системы, более того, безудержно восхвалять, изображать в виде самых лучших в мире действующие юридические порядки, нормы и принципы, восторгаться ими.

Добавление определений «социалистическое» и «советское» к понятиям «право», «законность», «правоотношение», «норма» и другим призвано было возводить соответствующие категории на самый высокий ценностный уровень. Потому-то и выражения «новый, особый, высший исторический тип», «лучшее в мире», «принципиально отличное от буржуазного» приобрели значение непререкаемых и обязательных характеристик, сопровождающих обсуждения любых правовых явлений.

Апологетическая направленность правовой науки, видимо, стала наиболее показательным проявлением более широкой черты всей общественной жизни в условиях сталинщины, находящейся в одном ряду с беспощадным террором. Это гигантская фальсификация действительности. Последняя коснулась всех сторон жизни. Но именно право, закон, законность призваны были придать особый цивилизованный шарм, респектабельность реалиям того времени, закамуфлировать страшную повседневность. Этому способствовало и то обстоятельство, что и само право было втянуто в систему фальсификаций и, став ширмой сталинской диктатуры, содержало немало внешне привлекательных, но бездействующих положений. Достаточно вспомнить хотя бы, как размашисто и ярко была размалевана демократическими красивостями Конституция 1936 г., как в печати то и дело мелькали слова «законность», «закон». Даже расправы над недавними сподвижниками проходили публично, на глазах всего мира, в «открытых» процессах. И скольких умных, проницательных людей это обмануло, заставило верить в безупречность «демократизма» и «законности» тогдашних порядков!

4. Необходимо отметить ту специфическую сторону развития советской общественной науки (в какой-то мере сохранив-

шуюся до настоящего времени), которую можно назвать цитатным камуфляжем. Он связан с догматизмом ортодоксальной официозной науки, с тем, что в силу требования такой ортодоксальности, приобретшей характер светской религиозности, каждое научное положение должно было быть подкреплено ссылками на «классиков» марксизма-ленинизма (до 1953 г. — лучше всего прямо на «гениальные высказывания» Сталина), на партийные документы. Потом, во время хрущевской оттепели, ссылки на Сталина исчезли, но зато приобрели, в сущности, равную с «классиками» значимость положения из докладов, речей, статей руководителей партии и государства (впрочем, до той поры, пока они сохраняли лидирующее положение).

Официальные партийные и государственные органы зорко следили за «цитатной обоснованностью» выдвигаемых в науке положений, за тем, чтобы ни одно научное произведение в обществоведении не появлялось без соблюдения указанного жесткого требования.

Вот почему авторам, стремящимся обосновывать те или иные положения, приходилось выискивать хотя бы обрывки высказываний, сочетания слов и т.д. из «классиков» или из партийных документов для того, чтобы надеяться на опубликование своих произведений. Да и научные споры по той же причине порой превращались в «перестрелку цитатами» и оттого приобретали идеологизированную жесткость, непримиримость, когда коллегу, придерживающегося иных взглядов, можно было теоретически уничтожить одной лишь ссылкой на то, что эти взгляды «противоречат марксизму-ленинизму».

Цитатный камуфляж свойствен и работам тех правоведов, которые стремились возвысить право и обосновать его ценность. С этой целью выискивались отдельные фразы, мимоходом сделанные высказывания из публицистических работ, писем и служебных записок В.И. Ленина, из ранних работ К. Маркса и Ф. Энгельса (хотя «поздние» К.Маркс, Ф.Энгельс, В.И. Ленин не очень-то жаловали право. В частности, известно, что Ленин до 1921—1922 гг. разделял враждебное, ортодоксальнокоммунистическое отношение к праву, его судьбе, был инициатором террора и расправ, прямо декретировал негативное отношение к частному праву).

Сами по себе научные положения, освобожденные от цитатного камуфляжа, надо думать, нередко сохраняют свое значе-

ние в настоящее время Более того, можно надеяться, что, освободившись от такого груза, тем более под углом зрения прогрессивного гуманитарного мировоззрения, они могут обрести, так сказать, «второе дыхание» и занять достойное место в современной отечественной правовой науке

5 Однакр было бы неверным изображать общую картину развития юридической мысли в условиях сталинизма, да и в последующие годы, только в черных тонах Жизнь свидетельствует, что неодолимые силы прогресса, движение человечества к свободе, разуму, праву то там, то здесь тоненькими росточками пробиваются через толщу тоталитарной твердыни. Ведь внешне привлекательные, пусть пока не заработавшие правовые положения все-таки таили в себе возможности их реального использования в будущем, при изменении режима. Да и сам факт возрождения аналитической юриспруденции (с какими бы причинами это ни было сопряжено), количественный рост правовых изысканий и еще более — использование достижений философии и социологии, драматизм реальных жизненных отношений, требующих правового регулирования, — все это вело к тому, что подспудно накапливались правовые ценности, неотвратимо росла «жажда права».

Наверное, мы сейчас еще не вполне оценили отмеченный ранее факт возвращения в конце 30-х годов к активной научной и педагогической деятельности ряда крупных правоведов с «дореволюционным стажем». Ведь они, по сути дела, передали своим слушателям, читателям и тем более ученикам и коллегам эстафету высокой отечественной и мировой культуры. Да они и сами во всех проявлениях своей жизни были подвижниками права, своей нелегкой деятельностью воспитывали в учениках и последователях непоколебимую приверженность культуре права, высоким интеллектуальным, духовным началам науки, интеллигентности.

Представляется очевидным, что среди предпосылок, обусловивших выход советской юридической науки на новый уровень изучения права (о нем говорилось ранее), заметное место наряду с достижениями философии занимают как раз накопленные в то время правовые ценности, сохранившиеся и окрепшие элементы отечественной и мировой правовой культуры.

6. После поражения августовского путча 1991 г. в общественном развитии России, ряда других стран, бывших союзных

республик наметился поворот от советского тоталитарного строя к демократии, к правовому гражданскому обществу.

Наша юридическая наука прошла нелегкий, драматический, противоречивый путь в советское время. И ей сегодня нужны покаяние и очищение, понимание и недвусмысленное признание того, что советская правовая наука служила тоталитарной системе, прикрывала, оправдывала, а то и возвеличивала бесчеловечный коммунистический режим.

В соответствии с этим надо видеть, что магистральная линия развития юридической мысли в нашей стране — это движение от науки советской к науке российской.

В этом сложном процессе созидания современной российской правовой науки не должны быть отброшены, перечеркнуты и забыты те позитивные наработки в правоведении, которые составляют неотъемлемую часть интеллектуального потенциала России. Эти наработки относятся и к советскому времени (о позитивных результатах в этом отношении уже говорилось), и еще более — к дореволюционной российской правовой науке, продолжательницей которой в новых исторических условиях призвана стать современная наука права России.

Реальной основой становления российской правовой науки должно быть развитие самого российского права, преодоление им наследия тоталитарного прошлого, формирование гуманистического права гражданского общества России (об этом пойдет речь в заключительной главе книги).

И вот здесь — как для становления современного российского права, так и для развития юридической мысли России — ключевое значение принадлежит их мировоззренческой основе.

Что же образует такую мировоззренческую основу нашей правовой науки, прежде всего той теории права, которой посвящена эта книга?

IV. Гуманизм и теория права. Концепция

Поражение социализма в СССР, в других странах, объявивших себя социалистическими, привело к тому, что оказалась поверженной и его идейная основа — марксизм, и это вылилось в пренебрежение ко всем «измам», включая гуманизм и либерализм.

Между тем гуманизм, как и либеральная теория, имеет существенное философское и практическое значение и в науке, |

IV. Гуманизм и теория права. Концепция

и в общественной жизни. Важен он и для права, для правовой науки.

1. Мировоззренческая, философская основа теории права, развиваемой в этой книге, — гуманизм, общецивилизационные гуманитарные взгляды, конструктивные либеральные воззрения.

Вместе с тем едва ли было бы оправданным, если бы при рассмотрении гуманитарной и либеральной направленности правовой теории мы ограничились декларированием одних лишь общих положений. Общие декларации мало чего стоят, тем более что они, как свидетельствует и прошлое наших общественных наук, могут уживаться с античеловечной, тоталитарной сутью подхода к действительности.

Для того чтобы гуманизм и либерализм наполнились живым современным содержанием, стали активной, позитивной силой в жизни людей, необходимо решение непростых проблем по крайней мере по трем позициям.

Во-первых, требуется, чтобы гуманитарная и либеральная мысль обрела свою сердцевину, свой стержень, активный центр, а не сводилась к декларативным лозунгам, призывам, пожеланиям, нашла свою жизнь и реализацию в конкретизированных, высокозначимых принципах и институтах, получила свой индикатор. Такой сердцевиной и таким индикатором для человечества, прошедшего через истребительные войны, имеющие идеологическую окраску, через безжалостные гражданские столкновения, ужасы тоталитаризма, ныне, как мы видели, стали категория естественного права и ее фокус — категория прирожденных неотъемлемых прав человека, высокое достоинство человека.'

Во-вторых, необходимо, чтобы гуманизм и либерализм, в особенности реализация их начал и принципов, имели достаточно глубокие философские предпосылки, связывались с пониманием сути основных социальных сил, определяющих существование и развитие общества, его этапы, фазы.

В-третьих, представляется весьма важным, чтобы гуманитарные и либеральные начала, существенные для всякой общественной науки, нашли выражение в самой материи права. Это тем более значимо, что речь идет о сложном, противоречивом соотношении писаного права с его разноплановым духов- но-нравственным содержанием, да притом в специфических условиях той или иной эпохи, данной страны (что, как увидит