Глава 2

числе с учетом сравнительно-правовых тенденций. Попытка заменить их неким «новым судом» является утопией, не име­ющей никакого отношения к объективному научному анализу ситуации. В более конкретной плоскости для представителей данного направления характерно и сдержанное, а иногда и вовсе отрицательное отношение к суду присяжных, который в дан­ных обстоятельствах выступает не столько правовым, сколько политическим инструментом демонтажа «старой» системы, т.е. имеет сугубо деструктивную направленность.

На втором этапе, который, в целом, продолжается и в наши дни, основной лейтмотив дискуссий сохранился, но наполнился новыми акцентами, став в каком-то смысле даже более ради­кальным, чему есть несколько причин.

Во-первых, если на первом этапе в полемике участвовали главным образом специалисты в сфере судоустройства, про­цессуалисты, теоретики права и т.п., то в последнее десятилетие к ней подключилась группа экономистов, социологов, пред­принимателей, общественных деятелей, чей используемый в дискуссиях доктринальный аппарат иногда является не столько научно-юридическим, сколько «активистским» или даже «попу­листским». В результате возник некий общественно-политиче­ский дискурс о судебной реформе, иногда вовсе не наполненный никаким внятным научно-теоретическим содержанием.

Во-вторых, прошедшие три десятилетия так и не привели к появлению какого-то качественно «нового суда», хотя давно уже реализованы очень многие положения Концепции судебной реформы, включая суд присяжных. В этом смысле, невзирая на реализацию данных положений, «революция» все-таки не состоялась, т.е. на глубинном уровне правы оказались сторон­ники «эволюционного пути». Это иногда вызывает откровенное разочарование представителей «революционного» направления, которые видят суть проблемы не в утопизме своей идеи созда­ния принципиально «новых» институтов, а в недостаточном радикализме реформ, отчего их позиция, словно по спирали, делается еще более радикальной.

В-третьих, концепция радикальной и постоянно продолжа­ющейся судебной реформы, направленной на создание прин­ципиально «нового суда», стала неотъемлемым элементом так называемой неолиберальной теории, крайне влиятельной се­

78

годня на Западе. Отголоски этой теории ощущаются и в России, провоцируя многочисленные дискуссии. Суть «неолиберальной теории» сводится к концептуализации «приватизации» многих публично-правовых институтов, их деэтатизации, освобож­дения рынка от государственного контроля и регулирования, переноса некоторых центров управления на наднациональный негосударственный уровень и т.п. В такой ситуации «новым судом» должен стать суд, максимально отделенный от государ­ства¹, любые его преобразования в рамках государственного механизма выглядят априори неудовлетворительными. Сложно сказать, насколько реалистично данное «неолиберальное на­правление», однако, имея своих сторонников и противников, оно неизбежно приводит к принципиальным научным дис­куссиям, обострению противостояния «революционного» и «эволюционного» направлений, поиску новых оснований для судебно-правовой «революции» (в виде, например, информа­ционных технологий) и т.д.

Отмеченные научные направления развития науки судоу­стройства и правоохранительных органов не являются инсти­туционализированными, их очертания не до конца ясны, нет у них и сложившегося, общепринятого наименования. Более того, в некоторых случаях научные споры ведутся не столько по глобальным теоретическим проблемам отношения к нео­либерализму, взаимодействия суда и государства, места суда в государственном механизме и т.п., сколько по более частным вопросам: о суде присяжных; порядке назначения судей; роли ЕСПЧ; приоритете национального конституционного порядка над европейским; объеме полномочий прокуратуры и т.п.

Однако за всеми этими вопросами почти всегда просматри­вается более серьезное научное противостояние, которое в тех или иных формах ведется на протяжении уже 30 лет и отражает разные взгляды на развитие государства и роль в нем суда.

¹ См. подробнее об этом § 2 главы 3 настоящего учебника.